– Силард может в Америку отправиться…, – Филби натянул куртку, – а леди Констанца туда не поедет. Мне надо быть в Британии, надо проникнуть в секретную службу. Джон меня порекомендует, мы соученики. Но я не должен вызывать подозрений…, – Филби знал, что республиканцы не будут медлить. Ему сейчас надо было оказаться как можно дальше от приюта.
– Поэтому я и попросил меня обезопасить…, – твердо сказал он себе. Мистер О’Малли учил мальчиков правильно держать биту. Он услышал смешливый голос американца: «Я вам докажу, что очки не мешают играть в бейсбол!». Дети в песочнице возились с деревянными ведерками. Малыш, закутанный до носа в шарф, отнимал у кого-то старый, жестяной грузовик. Дети заревели, монахиня подхватила ребенка на руки. С запада донесся свист. Прикрыв голову руками, Филби нырнул в узкий проулок.
Меир ловко отбил тряпичный мяч, брошенный мальчишкой лет десяти, худеньким, тоже в очках: «Будем еще тренироваться!». Сверху раздался вой снаряда. Меир хорошо помнил звук, с окопов батальона Тельмана.
– Что они делают…, – Меир упал на землю, закрывая своим телом детей рядом. Вокруг все грохотало, острое, быстрое, обжигающее ударило его в спину. Он вспомнил ласковое объятье отца, в Амстердаме:
– Папу жалко…,– успел подумать Меир, – Аарона, Эстер…, – темная кровь лилась по брезенту куртки. Снаряды взрывали поле, от каменных стен приюта отскакивали осколки.
– Двор колодцем…, – боль, казалось, заполнила все тело, – никуда не спрятаться…, – Меир заставил себя крикнуть рыдающим детям: «Не двигайтесь!». Он потерял сознание.
По возвращении Виллема из Барселоны, на военном совете, они обсудили полученные координаты штаба националистов в Теруэле. Виллем сверился с картой города:
– В центре, рядом с кафедральным собором…, – он замялся:
– Может быть, я схожу на разведку, узнаю более точно…, – Сарабия повертел бумагу с цифрами: «Куда точнее, Гильермо? Ты отлично стреляешь. Попадешь прямо в кабинет полковника Рей д» Аркура, – офицеры расхохотались.
– К тому же, – добавил капитан Ибаррола, – ты меня прости, Гильермо, но с твоим испанским языком нечего и пытаться сойти за испанца. Националисты расстреливают на месте, всех республиканцев, оказавшихся за линией фронта. Никто не был в Теруэле, никто не знает города…, – тусклая лампочка над столом раскачивалась. Виллем посмотрел на карты высоты Муэла:
– Они правы. Я должен вернуться. Тони меня ждет. Мы обвенчаемся, у нас будут дети…, – Виллем напомнил себе, что получил координаты именно от Тони:
– Неужели ты ей не доверяешь? Она коммунист, в конце концов. Сторонница Троцкого, но коммунист…, – он не сказал начальству, откуда взял координаты. Виллем только упомянул, что цифры передал надежный источник. Сарабия хлопнул ладонью по бумагам:
– Обсуждать нечего. Листер, Вальтер, Хуан…, – он обвел взглядом командиров и подытожил: «Возражений нет. Давайте подумаем, как взобраться на Муэлу, потому, что с равнины обстреливать Теруэль бессмысленно».
Виллем хотел участвовать в штурме высоты. Полковник запретил ему:
– Если тебя убьют, то я останусь единственным артиллеристом. Мне надо не только пушками командовать, но и пехотой…, – во время боя, в траншее, Виллем осматривал орудия, прикидывая, как их поднять на высоту.
На холм вела одна, узкая тропинка. Он рассчитал, сколько людей понадобится, чтобы тянуть пушки. Вылезая наверх, в звездной, морозной ночи, Виллем услышал, что выстрелы на Муэле утихли. В окопе он наткнулся Ибарролу. Офицер тяжело дышал. Левую руку баску наскоро перевязали, куртку испачкала кровь:
– Три десятка убитых с нашей стороны, – он прислонился к земляному откосу, устало куря папиросу, – франкистов мы сбросили с высоты…, – товарищ потрепал Виллема по плечу: «Теперь их штабу не поздоровится, Гильермо. Занимайся пушками».
Виллем так и делал, всю ночь и следующий день.
Он таскал орудия и переносил снаряды:
– Возьмем Теруэль, и я увижу Тони. Одним ударом обезглавим их командование. Гарнизон сдастся, выкинет белый флаг, перейдет на нашу сторону…, – на Муэле они заняли брошенный франкистами наблюдательный пункт. Виллему удалось поспать несколько часов, завернувшись в куртку. Свистел зимний ветер, он видел во сне Тони. «Чайка» шла по зеленой, спокойной воде реки, ее белокурые волосы падали на плечи, смеялся ребенок. Виллем вздрогнул. Низко, глухо, звонил колокол. Мужчина успокоил себя: «Утро, месса начинается».
Перед началом обстрела он еще раз сверился с координатами. Сарабия остался на равнине, с пехотой. Ибарроле генерал велел отправляться в полевой госпиталь. Пуля попала баску в локоть, Сарабия недовольно сказал: «Я видел подобные раны, капитан. С ними шутить не стоит, можно без руки остаться». На высоте, с Виллемом, были Сверчевский и Листер. Поляк посмотрел на часы: «Давайте, товарищ де ла Марк. У них, наверняка, военные советы тоже по утрам».
Черепичные крыши Теруэля были, как на ладони. Над башнями и шпилями церквей кружились птицы. Ветер утих. Виллем, на мгновение, отступил от орудия:
– В городе гражданские люди, может быть, не стоит…, Но координаты верные. Мы спасем Теруэль от атаки, от многодневных боев, от разрушения. Хирургический удар, – вспомнил Виллем слова Сарабии: «Прямо в сердце их обороны».
– Батарея, слушай мою команду! – крикнул Виллем: «Огонь из всех орудий!». Снаряды уходили, с воем и свистом, в туманное, низкое небо. Поляк поднял бинокль:
– Отлично, товарищ. Точно в цель. У них крыша провалилась…, – генерал Вальтер рассмеялся. Они выпустили сорок снарядов, пахло гарью. Вытирая закопченное лицо, Виллем жадно выпил воды, из оловянной фляги:
– Подождем белого флага…, – над Теруэлем поднимался столб черного дыма. Даже отсюда виднелось пламя, бушующее над разбитой крышей штаба.
Белого флага не появилось. Листер выругался, по-испански: «Сукины дети! Гильермо, еще полсотни снарядов. Пусть они передохнут, упрямцы!».
Виллем услышал звон церковных колоколов. Страшный, пронзительный крик донесся даже сюда, на Муэлу:
– Убийцы! Будьте вы прокляты, гореть вам в аду…, – сунув руку в карман куртки, за пистолетом, Виллем побежал по скользкой тропинке вниз. Сверчевский заорал:
– Капитан! Я приказываю…, – Виллем даже не обернулся. Он не помнил, как миновал две мили, отделявшие Муэлу от города. Он шептал, пересохшими губами:
– Ошибка. Кто-то из жен офицеров, наверное. Ее мужа убили, при обстреле. Почему они звонят? – грохот колоколов врывался в голову, раскачивался, ударяя в виски. Виллем сжал руку с револьвером:
– Он звонит по тебе. Тони это написала. То есть не она, а поэт, Джон Донн, английский. Она мне читала, в Барселоне…, – дорога в Теруэль, была пуста. Виллем бежал среди мешков с песком, валявшихся на брусчатке. Вой становился ближе.
Колокола звенели все сильнее. Он помнил координаты, нанесенные на карту Теруэля:
– Рядом с кафедральным собором. Храм не затронут, я метко стреляю, – в арке, ведущей во двор, суетились люди. Кто-то кричал: «Еще пятеро! Тяжелые ранения, нужна ампутация! Носилки, быстрее!». Виллем увидел франкистских офицеров, монахинь, склонившихся над носилками, человека, в испачканном кровью белом халате. Врач плакал, сжимая голову руками, раскачиваясь:
– Звери, какие звери…, – пахло дымом и смертью. Виллема никто не остановил, на него не обратили внимания. Он прошел через арку в засыпанный осколками камня двор.
Он смотрел на лужи крови, на развороченную снарядом песочницу, с жестяным грузовиком. Трупы убрать, еще не успели. Под грудой камней, Виллем увидел маленькую, детскую ручку. Он заметил брошенные, бейсбольные биты. Мальчик лежал навзничь, со снесенным осколком снаряда затылком. Рядом валялись разбитые очки.
Деревянные скамейки разбросало. Девочка упала в нескольких шагах от арки, протянув руку, будто стараясь доползти до безопасного места. Тела детей накрывали старые, футбольные ворота. Сетка была вся в прорехах.
– Они бежали, – понял Виллем, – хотели укрыться. Где укрыться, все на виду…, – его оттолкнули. Давешний человек в испачканном халате, приказал:
– Надо разбирать завалы. Полковник д» Аркур пришлет солдат. Какие они мерзавцы, прицельно стрелять по детям…, – Виллем, пошатываясь, вышел на улицу. Он бросил взгляд на ближние носилки, на смутно знакомое лицо темноволосого, мертвенно бледного мужчины.
Раненый лежал с закрытыми глазами, губы посинели. Медсестра, осторожно, распарывала промокшую от крови куртку:
– На стол, немедленно, – велел врач, – хорошо, что осколок не затронул позвоночник. Сеньор О’Малли спас троих ребятишек, закрыл своим телом…, – Виллем ничего не слышал.
Высокие двери кафедрального собора были распахнуты. Он взбежал по ступеням, вдохнув запах ладана, увидев статую Иисуса в терновом венце. Виллем рухнул на колени, трепетали огоньки свечей. Он почувствовал в руке знакомый холодок браунинга. Закрыв глаза, Виллем увидел кровь на светлых волосах малыша, у футбольных ворот.
